четверг, 17 декабря 2015 г.

Леонид Леонов. Взятие Великошумска. Евгения Ивановна. Белая Ночь.


"Учась ходить на двух, человек ушибался больнее, но страдание не вернуло его назад, в пещеру. Кто отправляется далеко, тот обрекает себя и на лишения. Терпение - посох подвига, который награждает время... По чередованию событий трудно представить вечность, как слепому постигнуть море по соленым брызгам на губах; смертному, слабому мнится, что он живет на краю времени; боль застилает ему взор в будущее. Но когда мой танкист покуривает свою махорочку перед атакой, он смотрит вперед и как бы держит ее в руках, газетку двадцать первого века, полную великих новостей! В том и заключено бессмертие советского солдата".


Взятие Великошумска.

Леонов меня впечатлил. Филологи, наверняка, читая его произведения, смакуют каждое предложение. Я, конечно, не филолог, но мне доставляет большое эстетическое удовольствие его манера письма. Взятие Великошумска же - отличная повесть о войне! Там и будни и ратные подвиги, радости и печали. А главное, каким неистребимым духом патриотизма все пропитано! Советую.

       Белая Ночь. Читая произведения любимых писателей твоих любимых писателей, можно     уловить некоторые аналогии, какие - то еле заметную перекличку фраз, мыслей, атмосферы. Вот именно это произошло с этой повестью. Ни для кого не секрет, что З. Прилепин увжает и любит Леонова, так вот, читая Белую Ночь, я обнаружила фрагмент, который, по моему личному мнению,  перекликается с фрагментом из моей любимой книги "Обитель". А именно сцена в карцере, самая мощная, за душу берущая. Многие могут со мной не согласиться, но, все - таки, в этом что - то есть.... 

"Уже отбуянила в нем душа, и все бывшие с ним приняли это как недобрый признак и начало их сообщего конца. Как только что окно, сейчас дверь сделалась самым значительным местом в камере: оттуда придут. Каждый шорох или даже слабое скольжение вещи стало привлекать настороженное внимание осужденных. Никто не двигался. Всходило солнце. Легкий рисунок окна отпечатлелся на полу. В тишине полз еле слышный безостановочный всхлип: это плакал хлюст в фуражке, плакал без всякого оживления, плакал о мерзости своей, доставлявшей ему радость. – Эй… наизнанку выверну! – сквозь зубы крикнул на него матрос, и с этой минуты к нему перешла власть в камере. Тогда – он запоминался навеки – раздался звон шпор, и одна дребезжаще призвякивала при каждом шаге. - помните колокольчик на Секирхе? -  Потом, точно крался вор, в скважине осторожно простучал ключ, но почему-то все подумали, что к ним ведут нового временного сожителя по камере." 


Комментариев нет:

Отправить комментарий